Начиная еще одну книгу, я начала еще один разговор, долгий и насыщенный. На этот раз моим собеседником стал Кундера. Он задал вопрос: что же предпочтительнее, тяжесть или легкость? Он называет то, что не повторяется, легким и невесомым. Наши жизни, все события истории, каждое мгновение, основанные на невозможности возвращения, наперед прощены. Все "цинично дозволено".
про полигамию
"Он желал [женщин] и боялся. Между страхом и желанием ему пришлось создать некий компромисс; он определял его словами «эротическая дружба»."
"Томаш говорил себе: быть в близких отношениях с женщиной и спать с женщиной - две страсти не только различные, но едва ли не противоположные. Любовь проявляется не в желании совокупления (это желание распространяется на несчетное количество женщин), но в желании совместного сна (это желание ограничивается лишь одной женщиной).
<...>
Он одержим не женщинами, он одержим тем, что в каждой из них есть невообразимого, иными словами, он одержим той миллионной долей непохожести, которая отличает одну женщину от других."

Мне нравятся его взгляды. Он стремится понять скрытые уголки их душ, не впуская их глубоко в свое сердце. Для него это рычаг власти, который дает ему возможность отчасти владеть окружающими. Если бы я была мужчиной, думаю, я придерживалась бы именно такой точки зрения
А если бы я была на месте Терезы, я бы сходила с ума. Раньше я считала, что меня не заденет факт измены. Я думала, что только духовная привязанность любимого человека к другому человеку, будь то женщина или мужчина, может сделать мне больно . Сейчас мне кажется, что попытки подавить порыв ревности во втором случае будет гораздо сложнее, нежели я себе представляла. Эта внутренняя борьба будет сводить с ума. А физическая измена вызовет навязчивую мысль о том, что тебя недостаточно, что ты не настолько хороша, чтобы можно было довольствоваться только тобой.
Я ненавижу даже намек на ревность, окатывающий ледяной дрожью внутри груди. Когда такое происходит, я мечтаю о том, чтобы никогда не испытывать любовь, чтобы ни для кого не быть настолько уязвимой. Это сколько сил и мудрости надо иметь, чтобы любить так сильно и самозабвенно и не ревновать?..

"Человек, мечтающий покинуть место, где он живет, явно несчастлив."

"Нет ничего более тяжкого, чем сочувствие." думал он, вспоминая о Терезе. Это чувство не давало ему забыть ее и жить настоящим."

Es muss sein.

Einmal ist keinmal. Единожды - значит никогда.

"То, что отличает человека учившегося от самоучки, измеряется не знаниями, а иной степенью жизнеспособности и самосознания." - о Терезе. Напоминает историю Мартина Идена)

"Головокружение - это глубокая пустота под нами, что влечет, манит, пробуждает в нас тягу к падению, которому мы в ужасе сопротивляемся."

"Быть на чужбине - значит идти по натянутому в пустом пространстве канату без той охранительной сетки, которую предоставляет человеку родная страна, где у него семья, друзья, сослуживцы, где он без труда может договориться на языке, знакомом с детства."

"Покуда люди еще молоды и музыкальная композиция их жизни звучит всего лишь первыми тактами, они могут писать ее вместе и обмениваться мотивами (так, как Томаш и Сабина обменялись мотивом котелка), но, когда они встречаются в более зрелом возрасте, их музыкальная композиция в основном завершена, и каждое слово, каждый предмет в композиции одного и другого означают нечто различное."
читать дальше
Поэтому я хочу быть всегда с одним человеком с самого начала. Молодость и жизнь так быстротечны, эти моменты ускользают и рассыпаются в мыслях неясными воспоминаниями. Я забываю многое, и мне приходится довольствоваться воспоминаниями тех людей, которые были рядом в то время, и помнят почему-то больше. Если со мной не будет человека, который отчасти жил моей жизнью, как это было, например, с мамой и папой мне будет одиноко. "Мы живем жизнью других", сказал мне как-то раз один философ. Это, наверное, главная причина, почему я хочу быть с одним человеком всю жизнь. Хочу, чтобы мы вместе учились, чтобы для нас многие вещи значили одно и то же. Чтобы мы разговаривали на одном языке, вспоминали одинаковые вещи, глядя на одно и то же. Может быть, я не настолько индивидуальна, чтобы быть самодостаточной.
О верности слову и общественном мнении
О верности слову и общественном мнении
"В их требовании - публично отречься от сказанного - есть нечто средневековое. Что такое вообще "отречься"? Может ли кто-нибудь заявить, что мысль, высказанная им ранее, больше недействительна? В нынешнее время мысль можно опровергнуть, но не отречься от нее. Отречься от мысли, пан коллега, - нечто невозможное, чисто словесное, формальное, магическое, и, стало быть, я не вижу причины, которая помешала бы вам сделать то, что от вас требуют. В обществе, управляемом террором, любые заявления лишены вескости, они вынужденные, и обязанность каждого порядочного человека не принимать их всерьез, пропускать мимо ушей."
Но...
"Он лишился сна. С чего бы это? Разве он придает этим людям такое значение? Вовсе нет. Зная им цену, он и сам на себя злится, что их взгляды столь тревожат его. В этом нет никакой логики. Возможно ли, что он так зависит от мнения людей, которых так мало уважает?
Его глубокое недоверие к людям (его сомнения в их праве решать его судьбу и выносить ему приговор) повлияло, пожалуй, в свое время и на выбор профессии, исключающей необходимость подвергаться суду публики. Человек, избравший, к примеру, стезю политика, добровольно отдает себя на суд публики, наивно и искренно веруя, что заслужит ее признание. ... Врач (в отличии от политика или актера) подвержен суду разве что своих пациентов или самых ближайших коллег, а следовательно, суду в четырех стенах, с глазу на глаз. Взгляды тех, кто судит его, он мог бы тотчас отпарировать собственным взглядом, объясниться или защититься. Но сейчас Томаш оказался в положении (впервые в жизни), когда устремленных на него взглядов было куда больше, чем он способен был уловить. Он не мог ответить им ни собственным взглядом, ни словом. Он был отдан на их произвол."